современный журнал
независимой литературы
ВОЛЬНЫЙ ЛИСТ
выпуск 4
Омск
2010
Вольный Лист |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Вольный Лист » Вольный Лист №4 » Содержимое данного выпуска альманаха
современный журнал
независимой литературы
ВОЛЬНЫЙ ЛИСТ
выпуск 4
Омск
2010
ББК 84(2Рос53-Ом)7-5
В714
Редакционная коллегия
Виктор Власов, Игорь Федоровский, Иван Таран (главный редактор)
Авторы предоставляемых материалов несут ответственность за их достоверность. Точка зрения редакции может не совпадать с мнением авторов.
Отзывы и предложения направлять по адресу:
yanataranchek@yandex.ru
Авторы иллюстраций
Анна Секерина (Noch =)) – обложка и рисунки к собственным произведениям
Серафима Орлова – рисунки к рассказу «Просто пара»
Евгений Вальс – остальные иллюстрации
Независимый журнал «Вольный лист» открыт для творческо-го сотрудничества с авторами, пишущими по-русски. Прежде всего, данное издание не имеет чётко очерченных жанровых рамок, оно своего рода эклектика, открывающая читателю раз-нообразие литературных творений. Используя силу слова в борьбе за право честно мыслить вслух, мы всё же попытаемся изменить мир к лучшему, чего бы нам того ни стоило.
Виктор Власов
Вольный лист: современный журнал незави-симой литературы. – Вып. 4. / Ред.
И. С. Таран и др. – Омск, 2010. – 288 с.
© Коллектив авторов, тексты и иллюстрации, 2010
Чем «Вольный лист» выгодно отличается от неко-торых других литературных изданий Омска?
1. У нас есть собственная эстетическая программа.
2. Мы стремимся разрабатывать объективную, то есть не зависящую от коллективных и индивидуальных вкусов эстетику.
3. Выбирая произведения, мы смотрим на их объек-тивные достоинства и недостатки, а не на автори-тет писателя.
4. Мы открываем новые имена и стараемся не печа-тать тех, кто всюду суётся и мозолит глаза редак-торам.
5. Среди наших авторов мало членов писательских организаций.
6. Мы ищем новых авторов, а не стремимся побольше печатать «своих».
7. Произведения в журнале «Вольный лист» распола-гаются не в случайном порядке.
8. Мы не зависим от благорасположения спонсоров.
Иван Таран
Содержание
Памяти писателя Михаила Малиновского 6
Марина Киевская (Киев). Памяти А. Башлачёва 8
Отдел первый. Неподстриженная трава.
Иван Таран (Омск). Опыт об абсолютной свободе творчества 9
Николай Березовский (Омск). Пятая в кресле 18
Джим Кошин (Тула). Место поэзии – у женщины между ног 37
Джим Кошин. Верлибры 43
Галина Рымбу (Москва). Избранное 48
Алексей Годяев (Омск). Из книги «Кораллы памяти» 56
Отдел второй. Тлеющий уголёк.
Дарья Серенко (Москва). Время меня учило 59
Виктор Власов (Омск). На пути в литературу 62
Евгений Петрушенко (Омск). Стихотворения 68
Игорь Егоров (Омск). Записки Евгения Забродина 71
Наталья Жинжило (Омск). Проза 87
Лейла Досумова (Омск). Стихотворения 90
Отдел третий. Я – чувствую тепло твоей руки.
Марина Киевская. Ночной сумбур 91
Игорь Хохлов (Омск). По тайным тропам Сибири 94
Виктор Власов. Короткие рассказы 100
Владимир Колотилин (Омск). Примеряя эпоху 103
Алексей Годяев. Александр Сергеич, позвольте начать 105
Отдел четвёртый. Я должен проснуться.
Сергей Григорьев (Омск). Стихотворения 107
Евгений Буряк (Иркутск). Верхом на Арине 112
Noch =) (Омск). Рассказы 133
Аврора (Омск). Стихи 159
Виктор Базаров (Омск). Из повести «Дети пустыни» 164
Для удобства навигации, номера страниц альманаха являются ссылками на соответствующие им материалы данного номера.
Памяти писателя Михаила Малиновского
7 сентября на 78-м году жизни скончался известный сибирский прозаик Михаил Петрович МАЛИНОВСКИЙ.
Более сорока лет жизнь этого талантливого писателя была связана с Омском. Здесь в конце 60-х годов начали выходить его книги, которые сразу же понравились читателям своим добрым отношением к человеку, пристальным вниманием к проблемам простых людей. Михаил Петрович Малиновский оставил глубокий след в литературной жизни нашего края. В течение многих лет он бескорыстно и заинтересованно помогал молодым литераторам и многих из них вывел на самостоятельную дорогу литературного труда. М.П. Малинов-ский награждён Почётной грамотой правительства Омской области.
Марина Киевская
Памяти А. Башлачёва
Двадцать седьмой февраль
Время сплетает в кокон.
Память, тебе не жаль
Кухонных липких окон?
Смелость – прострелом глаз –
Бьёт, попадая в цели.
Пепел сожжённых фраз –
Лживая панацея.
Знаю, не вверх, а вниз, –
Так ведь намного проще!
Ржавью скрипит карниз:
– Голову не морочь мне.
Делая шаг к себе,
Не обойтись без боли.
Только душа в мольбе:
– Господи, дай мне воли...
Ветхий молчит завет.
Память – стальные сети.
Кто же мне даст ответ:
Да на каком я свете?!
Сколько же лет – одно:
Верой кормить надежду!
В ад или в рай – равно,
Главное, чтоб не "между".
Разве нужны крыла
Тем, кто из ветра создан?
Если настанет мгла,
Будут гореть их звёзды.
© "Вольный Лист" №4`10
© Марина Киевская
Отдел первый. Неподстриженная трава.
Иван Таран
Поэт, литературный критик, философ, литературовед. Автор ряда научных статей, опубликованных в Челябинске, Москве и Омске. Занимается спиритизмом, пишет монографию о мире духов. Автор стихотворных сборников «Эмигрант» (Омск, 2007), «Сценарий для жизни» (Омск, 2008), «Скучный праздник» (Омск, 2009), «В стороне» (Омск, 2010).
Опыт об абсолютной свободе творчества
1
Русская литература… Убеждения писателей, очарователь-ные, как женская нравственность… Слезинка ребёнка… Слёзы студентов и школьников, замученных каверзными вопросами преподавателей… А вот и нечто бронзовое показалось за углом…
…В классе висит портрет, на портрете – помеловая борода. Не какая-нибудь, а та самая, что выглядывает даже из-за без-обидного (казалось бы безобидного) пейзажа и показывает нам назидательный палец. Для бороды русская литература – это «литература со смыслом». Всё в книге должно иметь смысл, даже цветочки на обоях, даже шнурки на ботинках. Всё подчинено одной идее, и не какой попало, а хорошей, нравственной. Короче говоря, русская литература – это то, что учит нас, как надо быть хорошим человеком. «Цель творчества – самоотдача», «быть знаменитым некрасиво» – это тоже идёт оттуда, от менторских замашек бороды, от представлений о литературе как об учебнике жизни. Лучше бы великие писатели, которых правильнее было бы назвать выдающимися моралистами, писали просто манифесты, а не романы, повести, публицистические поэмы, трогательные стихотворения о горькой участи народа. Реализм писателей-моралистов есть формализм: затасканная мысль о том, что служение добру – это хорошо, конкретизируется в героях, персонажах, событиях, ситуациях морального выбора, пейзажах и натюрмортах. Такая конкретизация может быть интересной… но всё-таки не настолько, чтобы читать все эти многостраничные высокохудожественные комментарии к Новому Завету. Мы бы предпочли «литературу без смысла».
Для пишущей первокурсницы Алины Бесхвостовой, чьё милое личико уже увяло от интенсивной личной жизни, русская литература – это способ выйти замуж. То же самое можно сказать об Олесе Ветрогоновой, имеющей обыкновение прикладывать руку к сердцу во время чтения стихов. И о Елене Изумрудной, молодящейся тридцатилетней женщине, неравнодушной к юношам и горячительным напиткам. И о Матрёне Подушкиной, у которой размазано под глазами. Как похожи эти поэтессы! Все они злоупотребляют кофе, живут в мегаполисах или больших городах, страдают мигренью, бессонницей и депрессией (может, надо реже пить кофе?), ездят в маршрутках (ну это только до замужества) и любят Санкт-Петербург («Питер»), даже если живут в Омске. А почему Питер, там что, мёдом намазано?
Все эти девушки интересны чем-нибудь… пока не выйдут замуж. Когда у них появляется семья, о поэзии остаются приятные воспоминания – как о юношеском максимализме. О чём те-перь писать? Неужели о любви к пухленькому очкастому мужу, сидящему в позе гориллы у подъезда собственного дома возле коляски и отнюдь не пустой? Скучная взрослая жизнь – вот к чему готовят себя поэтессы. Ибо, как сказал великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин, само небо даёт нам (кому?) привычку – замену счастью… Впрочем, скучать не обязательно. Человек с примитивной душевной организацией не захочет даже изменять мужу – неразвитому человеку вполне будет достаточ-но того, что он заимел. А до замужества можно вовсю щеголять своим таланом, подавать надежды, ходить в любимчиках у мэтров, выставлять напоказ образованность и начитанность. Можно заявлять о своей любви к таким сложным поэтам, как Стефан Малларме, имея в виду на самом деле пристрастие к фарфоровой посуде, красивым нарядам и веерам – всё это встречается в поэзии скромного учителя английского языка. Стефан Малларме как неотъемлемая часть стервологии… Впрочем, и невежественные мужики могут похвастаться знанием Эмиля Верхарна, свидетельствуя о пристрастии к гастрономии и к пухленьким развратным женщинам…
Для зазнавшегося провинциального декадента Эраста Каючкина русская литература – это то, что позволяет уйти от грубой дей-ствительности. Герр Эраст, не хотите ли помечтать о сладкой смерти, лёжа в объятиях своей возлюбленной и попивая крас-ное вино? Мечтания о сладкой смерти так хорошо сочетаются с добропорядочной семейной жизнью, с филистёрскими словами. «Гемютлихь», «иннерлихькайт», «майне либе»… Почтенный Эраст, не желаете ли почитать какую-нибудь трагическую книгу, скажем, «Флаги» Поплавского, лёжа в тёплой ванне после уто-мительного рабочего дня, сдувая мыльную пену со своих модных очков? Да живите в своём укроме, не мешайте людям только говорить правду и отвоёвывать пространство для творческой свободы. А потом насладитесь сладостью смерти – пусть поставят вам надгробие в форме торта.
Для университетского чиновника, работающего на филологическом факультете, русская литература – это способ сохра-нить свой высокий социальный статус. Как хорошо выглядеть умным, вкусно есть, сладко пить, носить дорогой кожаный портфель, иметь крупную физиономию, поддерживать хорошие отношения с подчинёнными и начальством, не задавать лишних вопросов! Хорошо воспитывать студентов, указывать им на их место, даже если они одарённее тебя… А кто сказал, что истина и красота важнее, чем перечисленные блага?
2
Письмо Артюра Рембо Полю Демени о ясновидении разбивает историю мировой литературы надвое. Может, это письмо не шедевр… Может, его даже не назовёшь интересным для чтения. Стиль письма о ясновидении эклектичен, ведь автор данного судьбоносного документа – не только истинный Бог, но и дрянной мальчишка. Кому-то, наверное, не понравится, что перед нами какой-то нескладный экспромт, а не фолиант, педантично разделённый на параграфы… Я готов повторить свою мысль: письмо Полю Демени разбивает историю мировой литературы надвое. Никогда не существовало автора, создателя, поэта: какое право имел дрянной мальчишка написать так божественно? Чиновники от литературы – вот чем, по мнению Рембо, были пишущие. (У Фридриха Ницше есть аналогичное понятие: камердинер морали.)
Но разве не было Горация, Шекспира, Гёте, Гейне, разве даже после Бодлера не существовало создателей? Неужели и первый ясновидец – Бодлер – чиновник от литературы? В чём смысл провокационных фраз?
Рембо не только отрицает своих предшественников, но и подводит их деятельности некий итог. У романтиков, у пар-насцев были элементы истинной поэзии, у Бодлера таких элементов уже значительно больше. Имелись они, скажем, в сочинениях Гёте (о которых Рембо не говорит в своём письме ничего). Но Гёте не был полностью истинным поэтом: порой он ис-пользовал поэтические формы для выражения каких-то уже готовых мыслей, порой слишком зависел от античной и восточной культуры. Рембо заявляет: стало нельзя писать как предшественники, и он имеет на это право. Рембо был первым человеком, который понял, что такое искусство слова. Но дойти до такого понимания он мог только обобщив большое количество текстового материала, называемого поэтическим, то есть подведя итог деятельности своих предшественников.
Рембо обнаружил истинную (объективную) сущность искусства слова, и после этого поэзия должна стать собой, избавиться от примесей (религии, философии, морали, идеологии и т. д.). Объективная сущность есть то постоянное в искусстве слова, что отличает его от не-поэзии и не зависит от индивидуальных и коллективных вкусов.
Артюр Рембо не даёт определений, но нетрудно определить, чем для него была искомая сущность. Что такое ясновидение? Не очень удачный термин: почему речь должна идти только о «видении»? – в стихотворениях самого Рембо есть и другие ощущения. Спросим иначе: что такое ясновидение, яснослышание, ясноосязание и т. д.? Обычный завод превращается в школу барабанщиков, построенную ангелами, и это не просто галлюцинация. В данном символе, как неудачно выразился бы Гегель, в субстанциальном единстве находятся всеобщее и единичное... Автор, творец ощущает и разгадывает символические картины (картины в широком смысле): сны, «образы изменчивых фантазий», тайнопись вещного мира, сцепления ассоциаций, мелодии, совершая прорыв в неизведанное, «прорываясь на другую сторону». Другими словами, поэзия по своей сути – интуитивное (внерациональное) познание бытия. Искусство (по крайней мере, словесное) – не коробка шоколадных конфет и не бутылка красного вина. Искусство даёт смысл земле, че-ловеку, его деяниям. Сколько раз приходилось слышать: сапо-ги и печной горшок выше поэзии, так как зимой без обуви ходить не сможешь, без горшка не сваришь каши, а вот без поэзии легко проживёшь. Так называемые нигилисты просто придали эпатажную литературную форму этой популярной болтовне. А зачем человеку сапоги, если он не понимает Рембо и Верлена? Зачем он вообще ест, пьёт, одевается, работает, женится, отдыхает? Жизнь не обрела смысл от того, что кто-то сходил на ра-боту, поженился, удачно совершил какие-то физиологические акты и т. д. Нужно не с печного горшка начинать, если, конечно, горшок сам не является знаком бытия, а с прозрения, с некого «хора стеклянных ночных мелодий», который, несомненно, существует…
Не обязательно быть ясновидцем и практиковать добро-вольное сумасшествие. Рембо писал, что поэт должен сделать свою душу уродливой, привести все свои чувства в расстрой-ство, если он хочет стать ясновидцем. Но у каждого творца собственный путь к прозрениям, что нужно Рембо, бывает ненужно Малларме или Верлену.
Но почему именно интуитивное познание бытия следует называть сущностью поэзии? Понравиться читателю могут и агитационные стишки, и те сочинения, в которых стихотворец на-меревается усладить лёгким и приятным слогом слух какойнибудь возлюбленной, какого-нибудь мецената или правителя. Поэзию, скажет мне оппонент, понимали по-разному. Причём один и тот же автор мог сегодня понимать её так, а завтра по-другому (доказательство – Н. Некрасов). Но «Современники» Некрасова и «Озарения» Рембо объективно неравноценны. На прозрение, ясновидение нужно больше таланта, вдохновения, физических сил, чем на агитационные стишки, воспевание возлюбленной, зарифмованную философию или постмодернистские скороговорки и головоломки. Настоящая поэзия не обязательно должна нравиться. Есть герметические тексты, которые остаются даже для просвещённого читателя бессвязным набором слов. Чтобы подобный текст стал понятным, нужно ассоциировать то, о чём в нём речь, с событиями собственной жизни. Такое ассоциирование не всегда возможно. И всё-таки поэма Маяковского «Владимир Ильич Ленин» и рядом не стояла с «Иродиадой» Малларме как произведение словесного искусства. Первое, пожалуй, даже тронет кого-нибудь, пробудив жела-ние бороться с социальной несправедливостью, но оно всего лишь популярное изложение советской идеологии в псевдопоэтической форме. На второе потрачено больше, как сказал бы Ницше, воли к власти (точнее, воли к могуществу, переведём «Macht» как следует, чтобы избежать всяких политических значений).
Обобщая большое количество текстового материала, называемого поэзией, Рембо учитывал наличие вектора в истории изящной словесности. Искусство слова должно стать наконец-то «множителем прогресса», хотя нередко это искусство считали служанкой морали и т. д. Творец находится вне всех возможных парадигм, он свободен от всех возможных типов рациональности – или он не творец вовсе. Вообразите чистый лист рисовальной бумаги – ему подобна поверхность сознания, на которой возникают видения. На листе не должно быть ни государственной символики, ни рекомендаций на тему «Как написать хорошее стихотворение». Очистить поэзию от засоряющей её рациональности, оградить поэта от парадигм – вот чего хотел Артюр Рембо.
Не зная истинной сущности искусства слова, невозможно объективно оценивать произведения, относимые к нему: критерии оценки целесообразно логически выводить из ис-тинной (объективной) сущности, а не получать эксперимен-тально. Некоторые исследователи считали, что оценка произ-ведений не входит в круг задач научного литературоведения… Но при таком подходе, во-первых, право оценивать поэтические сочинения даётся и дилетантам, и людям, не имеющим достаточной теоретической и практической подготовки. Как результат – либо субъективные суждения, за которыми не стоит никакой методологии, либо подмена объективной сущности искусства слова социальной (во втором случае истинная поэзия – та, которую считают таковой представители какой-либо общественной группы; в одной группе могут быть одни образцовые тексты, стилистические нормы, авторитетные авторы и читатели, а в другой - другие). Во-вторых, вопрос «Зачем мы читаем поэзию» остаётся риторическим. В-третьих, из научного литературоведе-ния изымается значительная часть истории литературы. Можно изучать, что тот или иной человек или народ считает гением, талантом, художественностью. Но эти слова не используются в качестве оценочных понятий. Между тем критерии «хороших стихов», которые ещё вчера были общепринятыми, сегодня уже могут устареть. Авторская искренность, авторская установка на оригинальность; образность, владение рифмой и ритмом, наличие в тексте занимательных метафор, актуальное содержание, соответствие произведения нормам общественной морали – всё это присутствует и в сочинениях, не имеющих никакого отноше-ния к истинной поэзии. Я и Рембо – не профессиональные учёные, но мы были правы, когда поставили вопрос о её сущности.
3
Вот объективные критерии истинной поэзии, хотя бы некоторые из них. Возможно, они относятся и к другим видам искусства. Но я не готов это утверждать, так как не являюсь знатоком живописи, скульптуры, музыки и т. д.
Отсутствие цитат. Шелестение бумажек вместо шума листвы – вот что слышно в «современных» (уже устаревших) книгах. Человечество страдает от избытка цитат. Воруют из античности, воруют из Нового Завета, воруют из советской литературы, воруют друг у друга. Мало того, что воровство разрешено, ему придумывают всякие интеллигентные названия. Отчего бы не вставить слова классика в собственное стихотворение, отчего бы не показать свою начитанность? Я и сам не излечился от вторичности. Но знаю радикальное средство лечения… Будем несправедливы даже к талантливым текстам, в которых есть хоть какая-то вторичность! Давайте просто перестанем их печатать. Всё равно они хуже, чем тексты, равноценные им во всём другом, но без цитат. Хуже, потому что содержат меньше новизны. Хватит кого-то цитировать (нужно избавиться хотя бы от привычки кого-то цитировать), хватит даже черпать из культур прошлого! Начнём с нуля.
«Всё уже сказано», - утверждают образованные молодые люди. Но чтобы это утверждать, нужно обладать всезнанием, то есть знать всё, что в принципе может быть сказано. Разве у кого-то есть всезнание? «Всё уже сказано» – в чём смысл этой фразы, если не в оправдании собственного творческого бессилия?..
Следует предостеречь моих читателей от отождествления просто совпадений и литературных контактов. Не всегда совпадение свидетельствует о контакте. В моём стихотворении «Апрель» есть образ солнца, едущего по рельсам. Образ этот связан с моим детским воспоминанием: в школу я ездил на трамвае, садился на трамвай на остановке «Поликлиника», что недалеко от завода «Полёт». Солнце всходило на востоке, рельсы шли с востока на запад, и вагон приезжал с востока… Через месяц после написания стихотворения я с удивлением обнаружил едущее по рельсам солнце в одном из «мистических рондо» Бориса Поплавского. Поплавский был, конечно, моим любимым поэтом, но то «мистическое рондо» по каким-то причинам я всё время пропускал. «Всё равно – умереть или жить» – это у Сологуба. Почти такая же строчка есть в «Полёте под землёй», написанном за год до моего знакомства с поэзией Сологуба. Разве нужно отказываться от своих открытий из-за таких совпадений?
Новизна – вот самый главный критерий. Поэта надлежит оценивать по тому, насколько он дерзновенен, насколько он первооткрыватель, насколько он завоеватель. «Ненавижу и люблю» – это было открытием во времена Катулла. Катулл в своём «ненавижу и люблю», конечно, поэт. Сегодня же поэтессы пишут об этом банальности и украшают банальности вычурными рифмами… Вальтер фон дер Фогельвейде, хотя он не скажу что находился под диктатом, но зависел от христианства, этикета, от скучного нормативизма общественной морали слишком часто, выразил тонкие настроения средневекового человека – тогда это было ново, смело, порой противоречило религиозным догмам. Но сегодня нужно писать по-другому.
Трансформация значений слов. У истинного поэта должен быть собственный «словарь», понятный не только ему самому, но отличающийся от всех опубликованных словарей вот в каком плане. Смерть – не просто «прекращение жизни», море – не просто «море», город – не просто «город»… Значения слов, являющиеся устойчивыми в современном литературном языке, перестают быть основными: меняются местами с но-выми, авторскими коннотациями.
Непредсказуемость для автора и для читателя. Настоящий поэт пишет автоматически, он сначала находит, а потом уже ищет. Чистый психический автоматизм – это никакое не новшество сюрреалистов: он существовал и в античности, и у Гёте, и у Тютчева, и у Пушкина. Что, например, неавтоматиче-ского в стихотворении Алкея о пёстрых птицах или в стихотво-рении Пушкина о душе роз, улетающей в Элизий? Сюрреалисты же, честно говоря, порой превращали автоматическое письмо в нечто несъедобное. Но самый главный принцип Бретона и К не вызывает у меня возражений.
«Великие реалисты» навязывали читателю свою скучную ин-теллектуальную игру, пусть это останется в прошлом: время читающему стать соавтором.
Неоднозначность. Детей в школе учат искать в стихотворе-нии основную идею. «Основная идея» здесь неудачный термин, ведь учитель имеет в виду на самом деле не смысловой центр стихотворения, а некое единое коммуникативное задание. Наличие такого единого задания характерно для ненастоящей поэзии. Подлинные произведения искусства слова неоднозначны. Это не указание на то, что они должны граничить с семантическим шумом. Близость к семантическому шуму – критерий не истинной поэзии, а лишь некоторых её жанров.
Это мой первый опыт объективной эстетики, будем же снисходительны к нему.
© "Вольный Лист" №4`10
© Иван Таран
Николай Березовский
В Омске побывали в командировке сотрудники журнала «Сибирские огни»: Владимир Попов (зав. отделом прозы) и Станислав Михайлов (зав. отделом поэзии). В нашем городе они встретились с прозаиком Николаем Березовским, поэтом Николаем Трегубовым и многими молодыми литераторами. А будут ли они представлены публикациями в старейшем русском журнале – покажет ближайшее время.
Сайт писателя Николая Васильевича Березовского: litberez.narod.ru
Пятая в кресле,
или
Почему французские писатели миновали Омск
Год Франции в России и России во Франции перевалил на вторую половину, а в конце первой завершилось почти трёхнедельное путешествие из Москвы во Владивосток шестнадцати французских писателей по Транссибирской магистрали.
Когда-то этот маршрут, описанный в авангардистской поэме «Проза о транссибирском экспрессе и маленькой Жанне Французской» (1913 г.), «пробил» в своём воображении французский поэт, прозаик, репортёр и киносценарист Блез Сандрар, поскольку, много путешествуя по миру и оказавшись в России, побывал только в Санкт-Петербурге. В память о нём французы и назвали его именем транссибирский экспресс, пусть и не надолго, но ставший им домом на колёсах.
Поезд, «отчалив» с Ярославского железнодорожного вокзала русской столицы, по пути к Тихому океану останавливался на день-другой в Нижнем Новгороде, Казани, Екатеринбурге, Новосибирске, Красноярске, Иркутске и в Улан-Удэ, и везде иноязычных литераторов встречали хлебом-солью живущие в этих городах почитатели Франции и французской словесности. И, конечно же, литераторы местные. Французская литература XVII-XIX веков оказала серьёзное влияние на русскую, как, впрочем, и наоборот, и у коллег по перу нашлось немало тем для общения. Не стал языковой барьер помехой для гостей и их привечающих и на встречах в библиотеках, вузах, книжных магазинах и в центрах французского языка и культуры «Альянс Франсез» в перечисленных выше городах, а ещё и во Владивостоке, откуда, обрядившись в тельняшки, они вернулись на родину уже самолётом.
В познавательной программе о жизни в России, устроенной для французских писателей Федеральным агентством по печати и массовым коммуникациям, Министерством культуры Франции, ОАО «Российские железные дороги», Национальной компанией французских железных дорог (SNCF), обществом «Альянс Франсез», Всероссийской государственной телевизионной и ра-диовещательной компанией (ВГТРК), Российским книжным союзом и компанией «Экспопресс», Омск не значился. Но омичи, имеющие хоть какое-то отношение к творчеству, не сомневались, что «писательский поезд» всё же непременно сделает ос-тановку в городе на слиянии Оми с Иртышом, с которым так или иначе связаны судьбы великого Достоевского, замечательных поэтов и прозаиков Иннокентия Анненского, Павла Васильева, Леонида Мартынова, Роберта Рождественского, Вильяма Озолина, Тимофея Белозёрова, Аркадия Кутилова, Александра Новосёлова, Феоктиста Березовского, Сергея Залыгина…
И, по слухам, председатель правления Омской общественной писательской организации СП России Валентина Ерофеева-Тверская якобы даже приветственную речь подготовила, чтобы, догадываюсь, французские писатели прямо на перроне «не за-давали вопросы типа: «Живы ли омские писатели?».
Выделенное здесь курсивом и взятое в кавычки, как и далее, – из беседы корреспондента журнала «Бизнес-курс» (№ 25 (202) от 04.07.2007 г.) «с главным омским литературным функционером об организации, писательском труде, издательской деятельности…». А вспомнил я об этой публикации трёхлетней давности потому, что, предполагаю, как раз она и послужила основой для не случившегося приветствия французам, если Ва-лентина Юрьевна и впрямь его подготовила, поскольку с той поры мало что изменилось в организации, «во главе» которой «и человек должен быть творческим». Разве что членов в ней стало поболе – под шесть десятков, да «главный омский литературный функционер» прибавила в возрасте. Впрочем, заранее извиняясь за повторы, процитирую кое-что из «беседы» более полно – понятно, в точности сохраняя воспроизводимый текст:
«– Валентина Юрьевна, что на данный момент пред-ставляет из себя Омское отделение Союза писателей России?
– Это творческая организация профессиональных лите-раторов. 45 лет она существует только в нашей области: есть ряд областей, где местные отделения Союза писателей и постарше. Сейчас у нас 50 человек. В Омске мы приняли еще трех, но чтобы членство тройки стало юридически заверен-ным, их должны принять в Москве. Если в столице все пройдет хорошо, а я думаю, что так и будет, то нас станет 53. Но для города-миллионника это немного. Приведу пример: Орел имеет 470 тысяч жителей и 29 писателей. В принципе у нас в Союз не записывают, а принимают. Это правильно. Требования жесткие, столь же жесткий подход. И принимаются люди не по каким-то человеческим качествам, национальным признакам – ни в коей мере. А за дар, за талант, за то, как человек показывает свой потенциал на будущее.
– Кого больше в вашем Союзе: прозаиков или поэтов?
– Я конкретно количество не скажу. Только знаю, что в любом отделении поэтов всегда больше. Прозы меньше.
– Легко ли сегодня издать книгу?
– В большинстве случаев литераторы сегодня издают книги за свой счет, то есть писатель зарабатывает и на свои деньги выпускает в свет свое детище, либо пишет книгу и находит для ее издания спонсоров… Сегодня хочется издать книгу такую, чтобы она имела продолжение. Среди творческих союзов, а у нас их не так и много, писатели оказались самыми обездоленными, потому что свой труд писатель продать не может, в отличие, скажем, от художника или дизайнера. Но времена меняются, и мы с уверенностью смотрим в будущее. После большого перерыва у нас вновь вышел любимый и почитаемый многими журнал "Литературный Омск". Тираж – тысяча экземпляров, замечательное оформление художника Чупилко, весьма интеллектуальный подбор авторов. Вышел в прошлом году 11-й номер известного журнала "Москва", посвященный омским литераторам. Об этом событии на страницах "БК" не слишком хорошо отзывался наш бывший коллега по Союзу – исключенный из него 10 лет назад Николай Березовский. Думается, то, что именно его произведений не было на страницах "Москвы", во многом и явилось причиной негативного отзыва. Хотя федеральные печатные СМИ дали множество положительных отзывов об омской "Москве".
– А где сейчас издают омичи свои книги?
– Если это делать через министерство культуры, то этими вопросами там занимается специальный отдел. Во всех других случаях чаще всего наши земляки обращаются в Омское книжное издательство. Заметим, местное отделение Союза писателей как общественная организация самолично не ведет издательской деятельности, у нас просто нет для этого средств. Мы действуем через региональный минкульт. Но некоторые наши коллеги сами находят деньги, и тогда издание их произведений спонсируют и организации, и частные лица, в зависимости от того, кто выделил искомую сумму. Правда, я в бытность свою председателем омского отделения Союза писателей с такими фактами не сталкивалась…
– Валентина Юрьевна, поделитесь, как становятся председателем Омского отделения Союза писателей России? Это должность чисто административная, или вы тоже человек творческий?
– Соответственно раз организация творческая, значит, и человек во главе нее должен быть творческим. Я поэт. Коренная омичка. Мне 45 лет. Закончила Московский коммер-ческий институт, сейчас завершаю обучение на юридическом факультете МЭИСИ. Выбирают председателя на общем соб-рании местного отделения Союза писателей России. За 45 лет у нас было не так много председателей: Леонид Иванов, Валерий Мурзаков, Татьяна Четверикова, очень недолго передо мной был Павел Брычков. Я получаюсь пятой в этом кресле. Считаю, что это доверие коллег. Взялась за дело с желанием. Хочу, чтобы не задавали вопросы типа: "Живы ли омские писатели?" К сожалению, пока нет в России "Закона о творческих союзах", и это очень сдерживает развитие организаций, подобных нашей. Потому что даже в Библии написано, что каждый труд должен быть оплачен, но на сегодняшний день мы трудимся бесплатно, начиная от председателя и до технички…
– Сегодня у нас в Омске две писательские организации. Есть ли возможность объединения их? Ведь пришли же недавно к соглашению две ветви православной церкви – отечественная и зарубежная.
– У нас в Омске разделения союзов не было. Это началось в 90-е годы в Москве. Там было что делить: имущество, здания – организация-то писательская небедная в советское время была. А как произошло у нас: два человека, Малиновский и Шик, вышли из Союза писателей и решили организовать свой Союз российских писателей. Нам 45 лет, и мы считаемся основным Союзом. А альтернативному объединению пишущих – 12. О слиянии речь, конечно, не идет. А сотрудничаем мы много. Подходы к приему новых членов у нас разные, но в Союзе российских писателей тоже есть замечательные имена. Такой большой регион, как Омская область, думаю, скоро придет к тому, что нам нужен будет Дом литераторов. И обоим Союзам под одной крышей тесно не будет. И сейчас есть у нас совместные проекты – врагами мы не считаемся. А если появится Дом литераторов, то, возможно, будет и издатель-ство под одной крышей. Литераторы должны быть собраны в одном месте. Это мое мнение, и, я думаю, совместными уси-лиями мы к этому придем»…
Знаток Библии, Валентина Ерофеева-Тверская, выдающая себя за поэта, горько изумляет прежде всего своим косноязычием. Уж не знаю, как восприняли бы её речь французские писатели, среди которых были и владеющие русским языком, но переводчик наверняка бы затруднился передать смысл таких, к примеру, перлов: «Среди творческих союзов… писатели оказались самыми обездоленными, потому что свой труд писатель продать не может, в отличие, скажем, от художника или дизайнера… (Почему не может? Это вдохновение не продаётся, вспомним Пушкина, но рукопись-то всегда можно продать издателю, если автор действительно талантлив, а издание рукописи книгой сулит прибыль. – Н.Б.);…поэтов всегда больше. Прозы меньше; В принципе у нас в Союз не записывают, а принимают… И принимаются люди не по каким-то человеческим качествам, национальным признакам – ни в коей мере; чтобы членство тройки было юридически заверенным; …некоторые наши коллеги сами находят деньги, и тогда издание их произ-ведений спонсируют и организации, и частные лица, в зависимости от того, кто выделил искомую сумму; Литераторы должны быть собраны в одном месте; У нас в Омске разделения союзов не было;…мы считаемся основным Союзом; …известного журнала «Москва», посвящённый омским литераторам; Правда, я в бытность свою председателем омского отделения… Закончила институт…»
И т.д., и т.п. Проще снова перечитать процитированную часть текста «беседы», чем приводить из неё примеры нелепостей и вопиющих извращений русского языка, коими изобилуют и вопросы корреспондента «Б-К». Это прямотаки наглядное пособие, как нельзя говорить, а уж тем паче писать. Но интересно, кто не знает, вот ещё что. Ерофеева-Тверская, ссылаясь на Библию, которую, похоже, разве что в руках держала, жалобится, одновременно выставляя себя чуть ли не последовательницей Стаханова: «…на сегодняшний день мы трудимся бесплатно, начиная от председателя и до технички…». И, перетрудившись, должно быть, в кресле, сетует на то, что в России «пока нет «Закона о творческих союзах», который, читается между строк, наделит зарплатой и её, как было в СССР, и, наверное, упомянутую техничку, неведомо что делающую в Омской общественной писательской организации, не имеющей собственного помещения. С кресла, что ли, выставленного на улицу, пыль смахивает?
Эта организация, начало развалу которой после кончины очеркиста Леонида Иванова положили предшественники «пятой в кресле», в принципе, воспользуюсь лексиконом «поэта» женского пола, существует теперь лишь на бумаге. Да и то благодаря вспомоществованиям из областного министерства культуры на издание «любимого и почитаемого» разве что его авторами «весьма интеллектуального подбора» серенького по содержа-нию журнала «Литературный Омск», таких же, за малым исклю-чением, сереньких брошюр в «Библиотеке омской лирики». 11-й же номер 2006 года «омской «Москвы», посвящённый омским литераторам», а если грамотно и честно – в котором за огром-ные по сибирским меркам деньги из областной казны были на-печатаны литупражнения приближённых к «пятому креслу», и правда, стал «известным», но скандально. Сергея Прокопьева, тиснувшего в нём «своё творчество», уличили на всю Россию в плагиате, о чём можно прочитать и в еженедельнике «Литературная Россия» («Кто остановит плагиатора?», №27 от 06.07.2007 г.; «Дело о плагиате продолжается», №7 от 20.02.2009 г.), и в омской газете «Третья столица» («Кто сле-дующая жертва?», №54 от 23 августа 2007 г.), и в «Журнале литературной критики и словесности» («Дело о пегасике, или Знает кошка, чьё мясо съела», №4, 2010 г.), и многих других СМИ «от Москвы до самых до окраин». Достаточно заглянуть в Интернет.
Что наверняка и сделали бы французские писатели, побывай они в Омске и доведись им послушать Ерофееву-Тверскую. Правда, среди «замечательных имён», которые она перечислила, не ведая, сколько в её организации поэтов и прозаиков, сплошь «креслосидельцы», но на «пятую в кресле» и её пред-шественницу «в третьем» они непременно бы наткнулись – С. Прокопьев, спёрший часть книги «Судьбы» архангелогородской писательницы Ксении Волковой, после незначительной ретуши и опубликованную в журнале «Москва» под названием «Кукушкины башмачки», им прямо-таки «братец», а они ему, понятно, «сестрички». (Смотрите, подскажу, чтобы не повторяться, мои заметки «Голос, отличимый от других, или Плагиаторы «Омской поэтической школы» в №3 «Журнала литературной критики и словесности» за 2010 год, а также в альманахе «Вольный лист» (Омск, выпуск 3, 2010 г.). – Н.Б.). Есть в этой «семейке» и другие «замечательные имена», которые и постеснялись, предположу, «засветить» перед французами организа-торы их поездки по России, почему и промчали дорогих гостей мимо Омска в Новосибирск, подумалось мне, обиженному Ва-лентиной Юрьевной. Не тем, правда, «что именно» моих «про-изведений не было на страницах "Москвы", – стыд-то какой – печататься на деньги налогоплательщиков Омской области! – а тем, что меня каждый раз и в разное время всегда «исключают 10 лет назад». То из «омского отделения» в местечковых изданиях, то, как Ерофеева-Тверская в «Б-К», из «Союза», – Советского, что ли? – то из какой-то «своей организации», как «третья в кресле» Т. Четверикова, заявившая об этом в прово-кационном письме от 4. 03. 2009 года упомянутой чуть выше обворованной писательнице из Архангельска.
Сговориться, что ли, нет времени, чтоб определиться в сроках? – а потом и кликали бы не вразнобой. Да куда там, если, как вещает «главный омский литературный функционер», «председатель местного отделения» и «председатель Омского отделения Союза писателей России» В. Ерофеева-Тверская, а на самом деле – председатель правления Омской общественной писательской организации СП России, в это даже для неё непонятное территориальное ведомство на правах самодеятельного кружка по интересам, где она «получилась пятой в кресле», «принимаются люди не по каким-то человеческим качествам…».
«Таланты? Заслуги? Достоинства? – пустое! Надо только принадлежать к какой-нибудь клике», – воскликнул бы здесь вновь Стендаль, поднимись он из могилы. А вслед за ним и французские писатели, миновавшие один из крупнейших городов на Транссибирской магистрали, узнай они, что «два человека, Малиновский и Шик, вышли из Союза писателей и решили организовать свой Союз российских писателей». В Омске.
Ау, Светлана Василенко, вы слышите!?
Впрочем, наводить тень на плетень и заговариваться до несусветности – природная, предположу, особенность «функционирующего поэта», судя по которой, можно представить, кто допускается в «сани», им управляемые, когда он и собой-то управлять не может. Чему ещё один примерчик – цитирую поздравление В.Н. Ганичеву, которому в 2008 году исполнилось 75 лет:
«Валентина Ерофеева-Тверская, председатель Омского отделения Союза писателей России:
– Для меня сегодня радостный день, потому что В.Н. Ганичев олицетворяет ту культуру, ту духовность, которая присуща России, русскому человеку. Я горжусь, что отрочест-во его прошло в Омской области, в посёлке Марьяновка. Сегодня омские писатели и все писатели Сибири возлагают большую надежду на Председателя нашего Союза, потому что только благодаря своему творческому Союзу мы смогли отстоять традиции Православия, традиции русской культуры, традиции русского слова. И, будем надеяться, самые тяжёлые времена уже позади. Мы возлагаем надежды на лидерство Валерия Николаевича. Потому что ему много дано от природы. Это замечательный историк, замечательный прозаик, замечательный человек, он сподвижничает молодым. Наши конкурсы для детей и подростков – это возрождение народничества. И я считаю Валерия Николаевича народником в самом высоком смысле этого слова. Его внутреннее состояние, его внутрен-няя составляющая – это не только славянство, это выход на Евразию, на весь наш российский континент. Вот, казалось бы, юбилей одного человека, а мы встречаем еще и 50-летие нашей писательской организации... Наверно эти даты не случайно соприкасаются во времени. Мы с надеждой смотрим в будущее и верим в свои силы. И для этой нашей уверенности Валерий Николаевич очень многое сделал».
Не знаю, чему уж радовалась Валентина Юрьевна. Может, тому, что пока ещё не впала в такой почтенный возраст, а мо-жет, выпавшей возможности самодеятельно и с тошнотворной льстивостью неадекватно славословить не только от себя лично и «омских писателей», но «и всех писателей Сибири». Во, какую ответственность на себя взвалила! – «поэт», одним словом. Ломоносов с его одами на преславные престольные восшествия русских императриц Елизаветы Петровны (1747 г.) и Екатерины Алексеевны (1762 г.) и Державин с «Фелицей» (1783 г.) локти бы от зависти кусали, прочтя этакое, а выражаясь по-нынешнему – и рядом не стояли с «пятой в кресле». Это ж надо умудриться – связать славный юбилей «Председателя» ещё и с «50-летием нашей писательской организации», заявив, что «эти даты не случайно соприкасаются во времени». Исторические, надо полагать, даты, вершащие историю если не всего человечества, то, как минимум, всея Руси, преобразованной интервьюированной, плохо, должно быть, постигшей географию в школе, в «континент». А ведь ещё и года не минуло с 45-летней годовщины когда-то Омской областной писательской организации Союза писателей СССР, ныне переиначенной в Омскую общественную писательскую организацию, и «соприкосновение» двух весьма удалённых одна от другой дат, если брать по земным меркам, немыслимо.
Да ладно, казалось бы, – мели, Емеля, твоя неделя. Но вот «возрождение народничества», вплетённое в эти дифирамбы, смахивающие на недержание, да ещё во главе с «народником в самом высоком смысле этого слова», втемяшилось вдруг мне в голову, вполне могло послужить причиной отсутствия Союза писателей России среди организаторов турне французских писа-телей. Просвещённые европейцы с родины Франсуа Рабле и Франсуа Вийона, известного большинству россиян прежде всего такими бессмертными строчками, написанными в 1462 году:
Я Франсуа, чему не рад, –
Настигнет смерть злодея,
И сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея, –
не очень-то разбираясь в российской действительности, могли спутать «народников» с «народовольцами», почему и воздержались от посещения Омска. Ведь как именно «сподвижничает молодым» В.Н. Ганичев – не объясняется, а потому какие-то «конкурсы для детей и подростков» – это, может, сибирские Гавроши осваивают бомбометание, каким очень увлекались русские народовольцы. Или народники? И как бы ни хотелось землякам Виктора Гюго познакомиться с достопримечательностями города на берегах двух рек и пообщаться с его жителями, да собственная безопасность дороже, и вообще – бережёного Бог бережёт. Но это моё предположение приятель по перу определил как абсурдное, выдвинув свою версию:
– Организаторы «литературного поезда» воздержались от остановки в Омске по простой причине. Французы, всем извест-но, очень чувствительны и легко ранимы, и наш город мог стать им солью на раны. Забыл, что ли? – спросил он и пропел:
Шинель английский,
Мундир французский,
Табак японский –
Правитель омский.
Ах, шарабан мой совсем разбился,
Зачем в Антанту да я влюбился?!
Но теперь я заперечил:
– Скажешь тоже! Эту песенку «Амурская-партизанская» рас-певали, издеваясь над адмиралом Колчаком, красные партизаны-дальневосточники, а уж потом она до Омска донеслась. А столица дальневосточная – Владивосток. И во Владике, как на-зывал столицу Приморского края Кутилов, французы, вспомни, как раз и завершили своё турне на транссибирском экспрессе. Так что «мундир французский» здесь отпадает.
– Твоя правда, – согласился приятель, и мы разошлись, по-прежнему недоумевая, почему Омск был проигнорирован организаторами поездки французских писателей в Год Франции в России. А ларчик-то, оказывается, открывался просто. И ключ к нему я обнаружил в еженедельнике «Омское время» (№23, 9.06.2010 г.), прочитав материал «Шаг бессмертья звучит, как последний наказ…» некоего Ю. Репина, в котором, обозревая, скажу так, мартовскую книжку журнала «Наш современник», он отводит немало места «пятой в кресле», цитирую:
«Особое внимание омских любителей поэзии, несомненно, должна привлечь напечатанная в этом номере «Нашего современника» подборка стихов поэтессы из Омска, председателя правления Омского отделения (все прямо-таки зациклились на этом «отделении», которого не существует! – Н.Б.) Союза писателей России Валентины Ерофеевой-Тверской. Одно из стихотворений подборки называется «Россия»:
Вот опять этот запах весенних костров,
Но надежды на лучшее нам не обещаны.
Дни летят. И как будто вчера был Покров,
А сегодня весна. Благовещенье.
Православные люди потянутся в храм.
Дожились – даже нечего нищим подать!
Как бы нас ни теснили, но верится нам –
На святую Россию падет благодать».
Да уж, если «особое внимание омских любителей поэзии» и привлечёт что в этом тексте, составленном в столбик, так это, конечно же, загадочное прыганье «поэтессы из Омска» от Покрова к подогнанному ради сомнительной рифмовки Благовещению. Между двумя этими великими праздниками шестиме-сячный промежуток, если брать годичный период. Покров Пресвятой Богородицы установлен 14 (1) октября после 1164 года в память о видении Богородицы святому Андрею, Христа ради юродивому, и его ученику Епифанию во время осады русскими Константинополя (860 г.). Богородица, согласно преданию, по-крыла христиан омофором, и русские, сняв осаду, отступили. А истоки Благовещения Пресвятой Богородицы – в Евангелии, и это прославляемое 7 апреля (25 марта) христианами событие связано с благой вестью, принесённой архангелом Гавриилом Деве Марии, давшей обет всю жизнь хранить целомудрие: Она зачнёт и родит Иисуса, который будет Сыном Бога и Царём мира. Что и случилось ровно за девять месяцев до Рождества Христова. Благовещение символизирует послушание, смирение, освобождение человеческой души от рабства греха и начало общего спасения. Ерофеева же, которая ещё и Тверская, балаболит о благодати, какая «падёт» на Россию, хотя в благодеянии свыше нет и малой нужды, поскольку сама же строчкой выше заявила, что Россия – «святая». А глубинная суть понятия святость – это духовная и нравственная непорочность, чистота, совершенство, а если в двух словах – угодность Богу.
Так какая же ещё благодать надобна России, уже возведённой «поэтом-функционером» в такой небоугодный, спрошу по-казённому, статус? Разве что лично для него-неё «юридически заверенная» пока не принятым «Законом о творческих союзах» возможность получать зарплату, ибо, повторю уже процитиро-ванное, «даже в Библии написано, что каждый труд должен быть оплачен». Я уже писал однажды о скверной привычке Ерофеевой-Тверской лезть в воду, не зная броду, а ещё о её тяготении толковать звоны, не ведая, откуда оны. И вот ещё од-но подтверждение пустознайства «пятой в кресле». Да, есть в Святом Писании фраза, вроде бы созвучная вылетевшей из уст поэтствующего «библиоведа», – «И воздастся каждому по трудам его». Да только в ней подразумевается не оплата труда как такового в денежном выражении, а труд по очищению души и плоти в стремлении человека к Богу, в постижении высшего смысла своего существования на нашей грешной планете. За эти-то труды и воздаст всем нам Господь, когда мы предстанем перед Ним, по заслугам.
И такому душеспасительному труду, который зачтётся Всевышним, предаться никогда не поздно, почему и на кощунственное утверждение Ерофеевой-Тверской «Но надежды на лучшее нам не обещаны», вынесенное в зачин её стихоблудных виршей с многозначительным названием «Россия», отвечу русской пословицей: «Так врёт, что вынеси святых, и сам уходи!». И мне, право, невдомёк, как у Станислава Куняева, поэта в нашем отечестве не последнего и главного редактора журнала «Наш современник», всегда отличающегося от других родственных изданий добротной поэзией, поднялась рука опубликовать подобную чушь. Может, подписывая номер в печать, не углядел в подборке «омской поэтессы», какая в целом и привлекла его внимание? Я посмотрел эту подборку в мартовском номере журнала, а воспетую в «Омском времени» два месяца спустя Ю. Репиным, уже, оказалось, не «неким», а «подданным» «пятой в кресле» – прозаиком Юрием Виськиным. Увы, три стишка, объявленные подборкой, на подборку никак не тянут, разве что с пояснением – куцая, но главное – поэтической публикацию омички можно назвать разве что спьяну или по причине полнейшей глухоты к изящной русской словесности. И процитиро-ванная выше «Россия» Ерофеевой-Тверской на фоне двух с ней соседствующих «произведений» – это прямотаки шедевр. Судите, однако, сами, привожу в подтверждение среднее из «под-борки»:
НА ГОРЕ ПИКЕТ
Здесь Катунь по-прежнему шумит.
И леса неведомо колдуют...
На пригорке памятник стоит,
Где ветра алтайские кочуют.
Отзвучала жизнь его, как песнь
Родине, что он любил до боли.
И его душа летает где-то здесь,
В многотравье, где так много воли.
В разнотравье тонут берега,
Ветер ивам косы заплетает.
Облака пушистые бока
В стылой речке день-деньской купают.
Солнце в гору ласково ползёт,
Омывая бронзовые ноги...
Никогда он больше не пройдёт
В дом родной с пригорка по дороге.
Не попьет колодезной воды,
Анекдот соседу не расскажет...
Но калины майской белый дым
Для других свои соцветья вяжет.
Горицвет кочует на ветру,
Васильки глазастые беспечны...
Здесь в июле рано поутру
К памятнику шли мы бесконечно.
И цветисто у трибун присев,
Приминая осторожно травы,
Слушали поэтов и напев
Ветра у Катуньской переправы.
Барнаул 15.08.08.
Василий Макарович Шукшин, услышь он этот бред, в гробу перевернулся бы, а бумага, которую не жалеет, как, впрочем, и читателей «Нашего современника», Станислав Куняев, бумага что – стерпит, как говорится. А если, предположу, Станислав Юрьевич по доброте душевной решил таким образом поднять престиж тёзки по отчеству, в журнальной сноске о которой приведён скудный список её публикаций: «Печаталась в альманахах «Иртыш», «Мир увлечений», журналах «Литературный Омск», «Сибирские огни», коллективных сборниках. Автор трех поэтических книг», – так напомню ему его же строчки, ставшие когда-то крылатыми: «Добро должно быть с кулаками». Да и обманывается, если моё предположение верно, поэт-редактор, забывший о кулаках, в своём протеже, в сноске о которой «Наш современник» упомянул ещё, что она «окончила Омский техникум советской торговли, Московский коммерческий институт, юридический факультет МЭСИ» и всего лишь «Председатель правления Омской областной общественной организации СП России».
Какое там, Станислав Юрьевич! У Валентины Юрьевны регалий и публикаций поболе, может, чем у вас. Не верите? Что ж, процитирую справку об авторе из её сборника «Весна в ладонях» («Библиотека международного журнала «Форум»), изданного почти за год до милостивой «подборки» в «Нашем современнике
«Валентина Юрьевна Ерофеева-Тверская родилась и живёт в Омске. Окончила Московский коммерческий институт, оканчивает юридический факультет МЭСИ (ау, «Омский техникум советской торговли»?! – Н. Б.). Секретарь правления Союза писателей России и «Ассоциации писателей Урала», председатель Омской писательской организации, член-корреспондент «Академии поэзии». Автор четырёх («Весна в ладонях», значит, пятая. – Н.Б.) книг: «Многоточие» – 1995 г., «Потепление» – 1996 г., «Сударыня» – 2001 г., «Глядеть – не наглядеться в небеса» – 2007 г. Стихи публиковались в лите-ратурных журналах «Наш современник», «Москва», «Литературные незнакомцы (все – Москва), «Звонница (Белгород), «Сибирские огни» (Новосибирск), «Сибирские Афины» (Томск), «Литературный Омск», «Омское наследие», «Омская муза», «Сибирь и Я», «Мир увлечений»; в еженедельниках «Литературная Россия», «Литературная газета», «Российский писатель» (все – Москва), «Большая медведица» (Екатеринбург); в антологиях «Любовная лирика ХIХ-ХХ вв.» (Москва), «Русская сибирская поэзия» (Кемерово) и др.; в поэтических альманахах «Академия поэзии» (Москва), «Иртыш» (Омск); во многих омских коллективных сборниках. Соавтор нескольких музыкальных дисков «Созвучье нот и слов» (Омск)».
Прочитав этот перечень, впору прямо сейчас увековечивать «пятую в кресле» прижизненным памятным знаком на «Аллее литераторов» в Омске. Единственное, что упущено в этом перечне, на мой взгляд, так это то, что Ерофеева-Тверская подзабыла расшифровать после «(Кемерово)» для полной ясности «и др.» и обозначить в скобках, где конкретно издаются журналы «Литературный Омск», «Омское наследие», «Омская муза», «Сибирь и Я», «Мир увлечений», которые, кроме «ЛО», вовсе не «литературные», – вдруг и они тоже «прописаны» в Москве, как журналы «Москва» и «Наш современник», а иже с ними и еженедельники «Российский писатель», «Литературная газета», «Литературная Россия». Правда, среди авторов последних двух газет В. Ерофеева-Тверская мне почему-то не припоминается, но, может, просто выпала из моего поля зрения, как у С. Куняев уже не потуг её на стихотворчество, а – бери выше! – ажно целая подборка таких потугов. Что же касается пятой книжки «пя-той в кресле», так она ничем не отличается от ранее изданных, а пара-тройка добавленных в неё якобы новых «сочинений» – клоны прежних невнятных трелей – погоды, естественно, не делают. Она как была никакой, никакой и осталась, сверкнув, правда, молнией в первой – «Многоточие». Да обнаружилось, пусть и запоздало, что эта «молния» выкрадена у Риммы Казаковой. Грешна Валентина Ерофеева-Тверская не в столь ярких, скажу уже мягче, заимствованиях и у других, но и они не помогают, почему об её «творчестве», забранном в журнальные или книжные обложки, всё одно не скажешь, как в «Книге про бойца» Александра Твардовского:
Пусть читатель вероятный
Скажет с книжкою в руке:
– Вот стихи, а всё понятно,
Всё на русском языке
С русским языком, увы, Валентина Юрьевна не в ладах, как, впрочем, и с техникой стихосложения, а вообще-то и с поэтикой в целом – от логики до звукового, словесного и образного строений текстов, образцы которых приведены выше. Заучилась, наверное, случается и такое, а может, на её поэтическом даре, если он был предопределён свыше, крест поставили ещё в «техникуме советской торговли», в стенгазете которого, предполагаю, тогда просто Ерофеева, если это её девичья фамилия, и дебютировала. И «дебютирует» на этом уровне по сей день, причём на местечковом фоне весьма успешно, сравнявшись по значимости с «достопримечательностями» Омска – «поэтом филологических наук» М. Безденежных и «не «Титаником» Т. Четвериковой, поскольку, удостоенная в 2009 году именной областной премии «За заслуги в развитии литературы», обрела в кулуарах местной литературной тусовки и свой «титул» – «Плагиатор имени Леонида Мартынова». Похоже, однако, что этого лауреатства Валентина Юрьевна стыдится, поскольку не поставила о нём в известность широкие читательские массы ни в сборнике «Весна в ладонях», ни в сноске об авторе в журнале «Наш современник». И если это действительно так, то, глядишь, женщина в бальзаковском возрасте, скромно и с мужской скупостью представившая себя в рекламно-информационном журнальчике «Бизнескурс» – «Я поэт», не будет впредь так категорична в утверждениях типа: «Но надежды на лучшее нам не обещаны», – возвращаюсь я к не случившемуся посещению Омска французскими писателями.
Так почему же Омск «закрыли» для путешествующих по Транссибирской магистрали французов? Разве не было что им показать и о чём рассказать в городе с почти с 300-летней историей, который пусть короткое время, но был «третьей столицей России»? С Омском связано немало славных имён, названных мной выше, и без них русскую литературу нельзя считать пол-ной, о чём говорящим на языке Вольтера наверняка было известно. Но многое открылось бы им впервые. Омский краевед Владимир Селюк, часто бывающий в мировой столице столиц, увидев которую – можно умирать, повёл бы французов, уверен, на бульвар имени Леонида Мартынова, где и находится созданная им «Аллея литераторов», а я рассказал бы им об улице имени медика по профессии, правозащитника по убеждениям и поэта по призванию Виктора Некипелова. Такой улицы в Омске пока нет, но я не сомневаюсь, что рано или поздно она всё же появится.
Виктор Александрович девять лет протомился в советских тюрьмах, лагерях и психушках, а затем был привечен Францией, где и обрёл последний приют в июле 1989 года на Валантонском кладбище близ Парижа:
Тоска бутырской одиночки.
Кому кричать, кого молить?
В слепом оконце дня от ночи
Не отличить, не отделить.
Напрасно слабыми руками,
Безумец с тусклою свечой,
Я тычусь в скользкий, липкий камень,
Пропахший кровью и мочой.
По жилам – струйки вязкой лени,
И шёпот вкрадчивый в ушах.
Но я не рухну на колени,
Я одолею мерзкий страх,
Покуда в сердце, нарастая,
Стучатся жарко вновь и вновь
К державе – ненависть глухая,
К отчизне – горькая любовь.
А ещё здесь узнали бы они об омиче с французской родословной – Петре Драверте. Потомок наполеоновского гвардейца, Пётр Людовикович (1879-1945 годы) был не только крупнейшим учёным-практиком по изучению метеоритов и автором востребованных по сей день почти 50 научных работ по этой теме, но, прежде всего, как мне кажется, – поэтом ярчайшего дарования. В его литературном наследии пять стихотворных сборников: «Тени и отзвуки» (Казань, 1904 г.), «Ряды мгновений» (Якутск, 1908 г.), «Под небом Якутского края» (Томск, 1911 г.), «Стихотворения» (Казань, 1913 г.), «Сиб.» (Новониколаевск, ныне Новосибирск, 1923 г.). Приведу, как пример, только одно из его чарующих образами и звукописью стихотворений – «Из якутских мотивов»:
От моей юрты до твоей юрты
Горностая следы на снегу.
Обещала вчера навестить меня ты, –
Я дождаться тебя не могу.
От юрты твоей до юрты моей
Потянул сыроватый дымок:
Ты варишь карасей для вечерних гостей,
Я в раздумье сижу одинок....
От моей юрты до твоей юрты
Горностая следы на снегу.
Ты, пожалуй, придёшь под крылом темноты,
Но уйду я с собакой в тайгу.
От юрты твоей до юрты моей
Голубой разостлался дымок.
Тень собаки черна, а на сердце черней,
И на двери железный замок.
Омск, оказавшийся запертым «на замок» для участников проекта «литературный поезд» в рамках программы Года Франции в России, конечно же, ни в чём не виноват, как и омичи, до последнего не терявшие надежду на хотя бы суточную остановку экспресса с яркой надписью «Блез Сандрар» в родном им городе. А вот «Россия» Валентины Ерофеевой-Тверской, вполне возможно, и «замкнула» его перед французами. А точнее, такие две из него строчки с основной тяжестью на второй:
Православные люди потянутся в храм.
Дожились – даже нечего нищим подать!
Писательская экспедиция французов случилась не с бухты-барахты, к ней долго готовились, прежде чем экспресс «Блез Сандрар», повторюсь, уточняя, «отчалил» 28 мая с Ярославского вокзала Москвы во Владивосток. И почему бы не предположить, что в ходе подготовки к этому не только литературному, но и политически значимому событию кто-то из его организаторов с российской стороны не наткнулся на эти строчки в «Нашем современнике»? А наткнувшись и наведя справки об авторе, ужаснулся. Это что же за город такой – Омск, где даже начальствующая «поэт», в семье которой, говорят, ведётся собственный бизнес, да к тому же ещё и штатный помощник депутата Государственной Думы Федерального Собрания Российской Федерации от Омской области Попова Сергея Александровича, возглавляющего Комитет по делам общественных объединений и организаций и члена партии «Единая Россия», докатилась до ручки – «даже нечего нищим подать!»?!!
Теперь понятно, по какой причине «писательский поезд» не задержался в Омске?
Так это, не так ли на самом деле, но что Омск оказался обделённым гостями из Франции – неоспоримый факт. Как и пре-достережение Фёдора Тютчева, о каком не ведают или забывают «поэты» типа «пятой в кресле»:
Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся…
© "Вольный Лист" №4`10
© Николай Березовский
Джим Кошин
Джим Кошин, 20 лет, писатель, слово "поэт" терпеть не может. Работает преимущественно в жанрах реализма и гипернатурализма. Публиковался в "Вольном листе". Из музыки предпочитает Малера, Брамса, джаз и блюз.
Место поэзии – у женщины между ног
Слово “поэт” имеет определенный негативный оттенок. Произнося или услышав это понятие, сразу же легко себе представить тощего, прыщавого парня с очками в тонкой железной оправе, который не пользуется ровно никаким успехом у женского пола и регулярно мастурбирует перед компьютером. По сути, поэт всегда либо слишком странный, либо слишком застенчи-вый. Оба эти качества в одинаковой степени делают его не при-способленным к жизни в обществе.
Что касается меня, то я всегда отдавал предпочтение слову ”писатель”. Даже занимаясь практически только одной поэзией в прозе, я никогда не использовал слова “поэт” для обозначения своего рода занятий. Писатель – это нечто другое. Во-первых, это менее скованный рамками жанра творец. Во-вторых, это слово несет куда меньший шлейф негативных ассоциаций, чем слово “поэт”. Поэты во все времена были не от мира сего. Писатели в свою очередь, будучи так же непримиримы и яростны, оставались хотя бы небольшой, но все же частью общества. Поэт – всегда идеалист и маргинал. Писатель – городской сумасшедший, в котором есть нечто невыносимо притягательное. Писатель не чувствует себя ущербным и проклятым, он уверен в себе. Как правило.
Сразу же оговорюсь, что я выражаю исключительно субъек-тивную точку зрения, которая имеет как множество подтверждений, так и множество опровержений. Но всё же, особенно в современном обществе, тенденция, которую я обозначил, весьма заметна. Если говорить о так называемой сетевой литературе, то легко найти целую кучу примеров: юноша, который обречен на вечную девственность, если только аспирантка филологического вуза не позволит ему с ней покувыркаться, когда тот начнет причитать о Брюсове, обнажая желтые зубы. При всём упомянутом такой интеллектуал называет себя поэтом, даже гордится этим, но всё же чувствует, что с ним что-то не так. В чем смысл сочинять рифмованные строчки в тонкой тетрадке в клет-ку, если настоящая жизнь находится за полями этой тетради? Зачем знать, как правильно пишутся сложные слова, если кро-вать пуста? К чему читать Гёте, Шелли, которые пишут о той любви, что исчезла уже лет сто назад, если не больше? От-дельный разговор – это поэтессы (слово еще более мерзкое, нежели “поэт”). Обделенные красотой, неухоженные, несущие вместе со своими стихами венец безбрачия, с грязными сальными волосами – вот они.
Конечно же, из каждого правила есть исключения. И чем они реже, тем приятнее и неожиданнее. Я знаю нескольких сочинителей обоих полов, которые вполне приятны как на вид, так и внутри. Жаль, но их можно пересчитать по пальцам.
Если говорить о поэзии, а ведь мы говорим о ней, как ни странно, пусть даже и в таком необычном ключе, то можно сказать коротко: поэзия должна быть неразрывна с жизнью. Во всех её проявлениях. Поэзия (я употребляю это слово в самом широком смысле) не может быть сакральным искусством для избранных. Её одинаково должны понимать и строитель, и ректор университета. Тот, кто делает искусство, делает поэзию, должен быть нормальным человеком. Разумеется, это не исключает некоторые странности творца, но они не должны делать его совершенным изгоем, они должны лишь выделять его и делать не таким, как все. Никто не обязывает сочинителя обладать человеколюбием, добротой, быть весельчаком или душой компании. Но не общество должно отталкивать творца, а творец общество. Только тогда это будет выбор сильного, волевого человека, а не удел отвергнутого.
Настоящий писатель также не должен забывать о том, что такой вещи как вдохновение просто не существует. Литература – это работа, ежедневная, психологически тяжелая работа. Но в свою очередь вряд ли она должна быть единственным занятием творца. Чаще всего доход приносят только иные виды деятельности. По поводу этого нельзя сказать лучше, чем Ч. Буковски в одном из своих стихотворений:
…нет, голубушка, если ты собираешься творить
то будешь творить, вкалывая
по 16 часов в день в шахте, или
будешь творить в гостинке с 3-мя детьми,
сидя на
социальном пособии,
будешь творить, когда мозги и
тело наполовину
разлетелись на куски,
будешь творить слепой ,
искалеченной,
обезумевшей,
будешь творить даже когда кошка лезет тебе на
спину, а
весь город трясет землетрясением, бомбардировкой,
потопом и пожаром.
Вдохновение, муза, возвышенное отношение к поэзии, кото-рая того не стоит – всё это в корне неверно и мешает правильному процессу творчества. Если человек должен написать о чем-то, то он напишет об этом даже сидя на унитазе в три часа ночи ещё сонным или пьяным. Если человек хочет оставаться творцом – он будет творить даже после тяжелой работы, пусть даже всю ночь напролёт. Для того чтобы заниматься искусством, вовсе не нужно каких-то специальных условий. Достаточно иметь компьютер с клавиатурой или лист с карандашом. Это всё.
Следующий вопрос, которому мне хотелось бы уделить особое внимание, – это форма и содержание, вернее их место и роль в поэзии. Я всегда считал, что форма важнее, чем содержание. Мёртвая, убогая, хрупкая, словно скелет вымершего динозавра, форма, попавшая в современный мир из глубины столетий, испортит любую тему, любое содержание. В то же время, верная форма создаст нужный каркас стиха, его основную часть. Украшение важно, но без каркаса оно просто мусор. Можно написать хороший, даже гениальный стих о чем угодно – начиная первым сексуальным опытом и заканчивая проблемой человека, на голову которого нагадил голубь. Всё решает форма. Конечно же, есть так же и мёртвые темы, но их единицы. Куда больше мёртвых форм, мёртвых слов, которые являются неотъемлемой частью схемы текста. На самом деле, всё, что можно создать, уже было создано, писателям в наши дни остается только развивать чьи-либо идеи. Привносить в них часть чего-то нового, и то не всегда. В этом и вся проблема. Но даже из всего великого разнообразия стилей и вариаций написания текстов, многие не находят ничего лучше, чем выбрать какую-нибудь старомодную, никчемную, бесполезную форму. Это убивает стихотворение ещё до его рождения.
Невежество людей проявляется и в их отношении к необычным формам поэзии. Сколько резких слов, ругани мне приходилось выслушивать в свой адрес за то, что я писал не так, как принято! Стихотворение в прозе для многих читателей, да что там скрывать – и для писателей остаётся чем-то крамольным, неприемлемым. Они в гневе кричат, что в тексте нет рифмы, что это даже не стих, а сплошной бред. Их узкий кругозор не позволяет им переварить такую форму. А ведь между тем, этому виду поэзии около ста лет.
Современный верлибр (вольный стих, стих в прозе) многим обязан поэтам XIX века: Фридриху Гёльдерлину, Уолту Уитмену, Стивену Крейну, Артюру Рембо, Жюлю Лафоргу, и др. В начале XX века им много пользовались англоязычные поэты, представители имажизма. Первым термин "верлибр" использовал Ричард Олдингтон в предисловии к антологии имажизма (1915). Он писал: “Мы не настаиваем на том, что верлибр – единственный метод написания поэзии. Но мы отстаиваем право и свободу поэтов писать таким образом”. Американская поэзия держится в основном на этом огромном пласте. Ярчайшие тому примеры – Джек Керуак, Аллен Гинзбург, Чарльз Буковски.
Современная поэзия идет нога в ногу с провокацией, с неформатным выражением мыслей. Искусство должно быть вовлечено в современную жизнь, во все ее аспекты. Ну а форма должна представлять собой что-то свежее. Если не новое, то хотя бы свежее, а не пахнущее мертвечиной.
Говоря о роли поэзии, о ее месте, о её правилах и законах, о её выражении, о тех, кто создает поэзию, я попытался отметить основные моменты, которые меня волнуют, о которых я хочу говорить и не могу не говорить. Главная беда в том, если писать кратко, что роль поэзии сильно преувеличена. Преувеличена этими самыми поэтами-неудачниками, критиками, телеканалом “Культура”, уроками литературы в школе. Людям усердно пытаются доказать, что поэзия – это нечто великое, недоступное, страшное и священное, прямо как коровы в Индии. Но это ложь, обман.
Поэзия рядом. В кружке с кофе, в лампе, освещающей стол, в грязной дороге. И даже у женщины между ног. Любовь, ненависть, злость, сострадание – неважно, что питает творца. Главное – это результат.
В таком опасном деле, как литература, все средства хороши.
© "Вольный Лист" №4`10
© Джим Кошин
Джим Кошин
Не прогадал
слово люблю
повисло где-то
на проводах
между пустым
и наполненным
временем
ветер рвёт
на части
стебли травы
разукрашивает
слоем дождя
своей плетью
пыль острие
крыша течет
и за окном меня
пугают опять
рыбьи головы
голос твой
повис где-то
на проводах
и я не знаю
что с этим
сделать
цветы здесь
сейчас в самом
соку будто
рисунок монеты
это увы
не узнаешь
пью и молюсь
верю и жду
камень в груди
на столе твоё
письмо и ещё
библия.
© "Вольный Лист" №4`10
© Джим Кошин
Просто нельзя
земля так похожа
на плоть
их сходство сделано
волей
кого-то свыше
белёсый подбитый
прожектор луны
ищет людей в этой
душной пустыне
платок становится
плащаницей
а площади святыми
голгофами
собачий лязг
с окраин с оврагов
плюют пылью
ржавые ноздри
водосточных
труб
земля так похожа
на плоть
и время ее превращает
в ничто
вода её кровь
песок её боль
мы все вернёмся
туда откуда пришли
но
тех кто совсем
не хочет тех кто
никак
успокоится
тех кто не всё
успел сделать
ни одна земля
не удержит
внутри
себя.
© "Вольный Лист" №4`10
© Джим Кошин
Незнакомец
мне хочется написать письмо
незнакомому человеку в мятой фетровой
шляпе я вижу как он
стоит под косым дождем на мосту
мимо проезжают автомобили разбивая пузырящиеся лужи
мир в серых тонах с преобладанием чёрного
ему плевать от него остались только воспоминания
он почти исчез его плащ совершенно сырой его пальцы
слились с холодными чугунными перилами над рекой
сигареты в его кармане промокли
но он всё ещё там
сошедший с кадра испорченной трофейной киноплёнки
ставший тенью
такой невозможной ненастоящей
отголосок книг и старых фильмов
хамфри богарт восставший из мёртвых
с раком и хриплый выговором
под каплями с тяжелого неба он рассыпается на образы
не оставив себе ни шанса
выжить
какая ночь и запах бензиновых
разводов я так хочу написать ему но боюсь
что тогда всё это
исчезнет.
© "Вольный Лист" №4`10
© Джим Кошин
Позавчера
веет морем из окна моего
голубое небо за ним тоже тянется
позвони мне позавчера
как и было
тобой обещано
в зыбком сне моем
мы две кошки
что лакали из лужи прохладный радий
а потом превратились в перекати-поле
и не поверишь
вместе катились по улицам города
позвони мне позавчера
как и было
тобой задумано
между лестницей и
чернеющей висилицей
понимаешь любимая
никакой к черту
разницы
все останется на тех же местах
что и раньше
море
смолкло
садится на мокрые скалы
красивая птица
с глазами от слез
солеными
позвони мне позавчера
смотри
не опаздывай.
© "Вольный Лист" №4`10
© Джим Кошин
Ребро
моль погибает
в желтом пятне лампы
кружится бешено бьётся
обо всё кругом
остыла кружка с кофе
луна светить прекратила
перья вылезли вдруг
из крыльев птиц
и я ковыряю мозоли
становлюсь все тоньше
данте плохо придумал
этот свой ад
шорохи могут прикончить
замкнуть мои ржавые клеммы
даже ребром ладони
я думаю о тебе.
© "Вольный Лист" №4`10
© Джим Кошин
Ростки
готовность умереть в глазах
бронзовый песок
прилипший к мокрому телу
голоса стенания плач
дорога в гору неси все сам
как хочешь так и
неси
олива в цвету и
небо близко как никогда
правда кровь с лица застилает его
капли тяжело падают
на дорогу из них вырастут
свежие ростки новый сад сквозь
искореженные камни
вырастут
можно не сомневаться
одинокие тонкие стебли
чистой доброты
поднимается ветер
песок лезет в лицо
уже стемнело
только почерневшая мать целует
ступни его.
© "Вольный Лист" №4`10
© Джим Кошин
Стать лучше
если идешь по подземному переходу
подай милостыню нищему старику
который играет на аккордеоне
или старухе что продает пакеты
по два пятьдесят
кинь в протянутую сухую сморщенную
руку немного мелочи
или смятую десятку
если считаешь что тебе не везёт
что жизнь твоя ужасна и беспросветна
прогуляйся по отделению онкологии
в городской больнице посмотри на
голые черепа на лица без бровей
на движущиеся скелеты кажется
будто в ход идет волшебство не иначе
что еще может их делать живыми
если видишь кого-то кому хуже чем
тебе
прояви сострадание пусть даже
в мелочах дай пьянице на бутылку
не затевай драку с водителем
маршрутки
даже если очень хочется старайся
быть терпимее нелегко но пробуй
все люди поражены изъянами
ты не исключение тоже
если уснуть не представляется
возможным
и ты который час елозишь по кровати
поминутно выходишь курить на кухню
хочешь напиться или разбить пару окон
а луна похожа на огромный прожектор
внутри черного полотна внутри мякоти
помолись сожми крепче руки поверь
и может это что-то изменит и может
жизнь станет лучше и мир станет лучше
и ты станешь лучше
пусть на ночь всего но
лучше.
© "Вольный Лист" №4`10
© Джим Кошин
Галина Рымбу
Учится в литературном институте имени Горького в Москве. Автор книги стихов «Век тишины», за которую получила в 2009 году премию Достоевского.
ИЗБРАННОЕ
***
Страстный домик из сукна
Зашивали понемногу,
Располневшую дорогу
Отучали от окна.
Сколько б служка не глядел,
Шею нам не обнимали,
Всё закончится в начале,
Дрожью выпадет из тел.
Старый друг мой заболел –
Он не плачет и не знает,
Только видит, как светает
Над окном его расстрел,
И над озером жираф
Снится, царь в тепле гуляет.
Белошвейка промышляет
Кем покажется страна,
Где выводят со двора…
Нет в огне ничьих костей.
«Нешто голова обрита…»
Друг мой, с того неба видно:
Вот он, тих, в окно глядит и
С а м уходит от людей…
Следом комнаты плывут.
Этот голод домотканый…
Ночь. На шеях светят камни,
В сон усадебный зовут.
© "Вольный Лист" №4`10
© Галина Рымбу
***
ты никто ты птичка динамит горячий
сам себя жалеешь сам себя летишь
вдоль дороги горней дороги предлоги
гроздья винограда давишь и молчишь
правда никакая если есть такая
полая живая праведная жизнь
с книжной этажерки пьяной акушерки
капает смола акает слова
вот и ты агукаешь сам себя аукаешь
вот идёшь и падаешь вдоль большой воды
рыбаки подхватывают неводом обматывают
не плыви железный так лежи
что ни говори у тебя внутри
сны и фонари городские
боль
школа листопад
страшный подкроват
всё наоборот
что мне не соври у меня внутри
то же только в гроб
ляжем как одно
сном в глазное дно
линзой под язык
© "Вольный Лист" №4`10
© Галина Рымбу
После этого лета ничего не осталось.
Впрочем, как было до, всегда так бывает после.
Ведро ежевики в сенях. Кленовый жар. Впалые
Окна дома напротив. Чёрный окрепший воздух.
Остаёшься на этом свете с запахом ягоды переспелой.
К ночи выйдешь из дома, качнёшь в палисад тело.
Словно любовь последнюю, пёструю бабочку на груди
пригреешь.
И вот уже – куколка. Куколка, ты мне веришь?
И шевелится всё, падает, словно предметы в доме,
Позабыв назначенье, превращаются в сон твой,
Тот, что тайной, - чуть прикорнёшь, – и щекочет в горле.
И скрипит половицами, плачет Гойя, Гойя,
Что давно пришёл, прозрел, да не по твою душу.
Так из моря света ползёшь на адову сушу.
А рябина спеет, горчит, ей ни до чего нет дела,
Кроме первых морозов, и вот уже горько твоим химерам,
Будто рыбам в безросой траве не надышаться.
Ничего не осталось. Но, впрочем, всё ещё есть шансы
Или подобье шансов, что вдруг перелётные птицы
Повернут к ледяным полям, где зверю в стогах не воется и не спится,
Словно зверь этот – ты, словно с ним ещё что-то случится...
© "Вольный Лист" №4`10
© Галина Рымбу
Приезжий
… а бабочки лепечут невпопад,
и ты выходишь – первый полустанок,
соскрёб и гладко выучил себя,
на красной площади стоял и рот открыл,
но и жуки туда не залетали.
Как Ленин спит в распахнутом пенале
и сын твой сон небесный позабыл,
как плыл июль в расширенных зрачках,
и под руки тебя всё выводили,
сдиралось, чавкалось, пинали и несли,
как язвы жгут в холодный понедельник,
о кровь моя,
о мой ночной правитель,
мой Господи, сжигающий насквозь! –
и «помогите мне чем можете домой добраться».
© "Вольный Лист" №4`10
© Галина Рымбу
Вы здесь » Вольный Лист » Вольный Лист №4 » Содержимое данного выпуска альманаха